Проблема экономического роста стоит в центре внимания современной экономико-политической дискуссии. Ключевой задачей является, несомненно, адекватная оценка «механизмов торможения» и нахождение путей повышения темпов роста до уровня не ниже среднемирового. Можно сколь угодно спорить о желательных темпах роста (понятно, что чем выше темп, тем лучше). Но с учетом колебаний глобальной конъюнктуры можно предположить, что оптимальным является рост, превышающий среднемировой и находящийся в диапазоне между ростом в Германии и Китае. Особо следует подчеркнуть, что рост должен быть здоровым, т. е. обеспечивать устойчивое развитие в среднесрочной перспективе и сопровождаться структурной модернизацией.
Политика, обеспечивающая долгосрочный устойчивый рост, может не только не совпадать, но и быть прямо противоположной политике рывка, основанной на бюджетной экспансии и массированных денежных инъекциях. Эта политика способна повысить темп роста на некоторый период времени, с исчерпанием которого, как правило, приходит тяжелый кризис. За финансовую распущенность приходится платить дорогую цену — причем не будущим поколениям, а современникам.
Консервативный макроэкономический курс всегда подвергается острой критике, и его сторонники всегда выступают в меньшинстве, которому противостоят объединенные силы представителей всех секторов и отраслей. Аргументы в пользу повышения бюджетных расходов и снижения процентной ставки всегда эффектны и привлекательны, поскольку их авторы верят (вполне искренне), что тем самым удастся обеспечить высокие темпы экономического роста. Алексей Кудрин был не первым, кого жестко критиковали (если не обвиняли) в нежелании понять нужды производителя, в «бухгалтерской узости», в стремлении бессмысленно копить деньги. До него в том же обвиняли Сергея Витте (1892—1903), Владимира Коковцова (1906 — январь 1914) и Григория Сокольникова (1922—1926), в указанные периоды руководивших финансовым ведомством нашей страны и обеспечивших блестящие результаты — устойчивую валюту и экономический рост. А их уход в скором времени оборачивался тяжелыми потрясениями (не только финансово-экономическими, но и политическими). Понятно, что консервативную политику трудно осуществлять в стране, в которой много острых социально-экономических проблем. Такую политику вдвойне трудно проводить, когда накоплены серьезные резервы и деньги у правительства имеются. Но именно такая политика всегда обеспечивала устойчивый рост, тогда как безудержная бюджетная экспансия всегда оборачивалась тяжелыми кризисами — будь то «большой скачок» 1930-х гг. или «ускорение» 1980-х.
Иными словами, политика устойчивого роста качественно отличается от политики ускорения, которая хорошо известна по нашему опыту второй половины 1980-х гг. Нынешние макроэкономические реалии удивительно напоминают рубеж 1970-1980-х гг. Действительно, цена на нефть в реальном выражении находится примерно на том же уровне; СССР рос умеренным темпом порядка 3% в год; советский бюджет был сбалансирован, но все доходы от экспорта углеводородов направлялись на покрытие бюджетных расходов; страна активно строила газопроводы; цены были стабильными, хотя товарный дефицит все настойчивее давал о себе знать (это показатель скрытой фиксированными ценами инфляции); внешний долг государства был невелик; гарантировалась всеобщая занятость, хотя и при невысокой производительности труда; политическая система СССР была исключительно ригидной, не способной гибко реагировать на появление новых глобальных вызовов (технологических, экономических или политических).
Все это резко контрастировало с ситуацией на Западе, где разворачивался глубокий структурный кризис, названный в официальных документах КПСС «третьим этапом общего кризиса капитализма». Темпы роста ведущих капиталистических стран были или отрицательны, или близки к нулю. Сохранялись высокая безработица и инфляция, беспрецедентное совмещение которых позволило ввести новый термин — стагфляция.
Тогда казалось, что советская экономика устойчиво растет на фоне кризиса Запада. На самом же деле рыночные демократии проходили через структурную и технологическую модернизацию, формировали основы для качественного рывка. А Советский Союз консервировал свою экономическую структуру, становясь заложником колебаний сырьевых цен. К концу 1970-х сформировалась новая парадигма экономической политики, основанная на снижении регулирующей роли государства (дерегулировании), последовательно и успешно реализованная правительствами Маргарет Тэтчер (1979—1991) и Рональда Рейгана (1981—1989).
К 1985 г. темпы экономического роста на Западе превзошли советские и отставание системы, основанной на централизованном планировании, стало всем очевидно. Новое советское руководство, которое как раз в 1985 г. пришло к власти, попыталось переломить ситуацию мерами агрессивного бюджетного стимулирования. Началось усиленное вливание инвестиций ценой наращивания государственного долга (удвоился в 1985—1990 гг.) и бюджетного дефицита (появился в 1985 г. и начал быстро расти). Темп роста действительно вырос и почти сравнялся с американским (хотя и оставался ниже, чем у Великобритании), но длилось это всего два года — 1987—1988. Под тяжестью финансовых проблем система рухнула — в 1989 г. начался экономический спад, который продолжался почти десятилетие.
Разумеется, современная Россия учла опыт прошлого и обладает финансовыми резервами. Бюджетная политика учитывает наличие рисков колебаний мировой конъюнктуры, хотя в результате кризиса 2008 г. федеральный бюджет стал полностью абсорбировать текущие доходы от экспорта энергоресурсов. Государственный долг гораздо ниже, чем был у СССР. Россия не зависит от поставок продовольствия в той мере, в какой зависел Советский Союз. Наличие частной собственности качественно меняет ситуацию. Политическая система, несомненно, более гибкая, чем советская.
Однако аналогии с ситуацией 30-летней давности тоже налицо. Структурный кризис в развитых странах преодолевается. В США происходит технологическое обновление, которое потянет за собой и Европу. За восстановлением темпов роста развитых стран в России обычно становится популярной идея «догнать и перегнать» — как правило, любой ценой.
В подобном развитии событий, в увлечении не качественными, а количественными параметрами роста, в готовности заплатить за эти темпы макроэкономической дестабилизацией (а за ней последует и политическая дестабилизация) состоит главный экономический риск ближайших лет.
Бюджетное и денежное стимулирование может загнать страну в ловушку стагфляции. Выход из стагфляции очень трудный и болезненный. Сохранение значительной инфляции — существенное отличие современной России от большинства других стран. И поэтому здесь не могут применяться столь популярные с 2008 г. на Западе меры низких процентных ставок и обильных вливаний денег.
Неэффективной представляется и политика бюджетного стимулирования спроса. Рост платежеспособного спроса без повышения производительности и конкурентоспособности оборачивается тем, что спрос этот уходит в инфляцию и в импорт. Фактически мы это и наблюдаем, когда не можем добиться приемлемой (ниже 5%) инфляции, а импорт растет быстрее экспорта. В стране с высоким спросом и низкой производительностью отчетливо проявляется склонность богатых покупать товары из богатых стран, а бедных — товары из бедных стран. В результате внутри страны конкурентоспособными оказываются преимущественно сырье и услуги, а все остальное импортируется.
Повышение темпов экономического роста необходимо, но выбор модели роста должен опираться на тщательный учет существующих рисков, многие из которых хорошо известны из нашего экономического прошлого. Хорошо учиться на чужих ошибках. Хуже — на своих. Но совсем плохо — повторять собственные старые ошибки.
Владимир МАУ
Автор — ректор Академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ
Инфографику к статье можно посмотреть на сайте источника.
Комментарии