Российские банкиры сделали слишком мало для того, чтобы стать своими на китайском финансовом рынке.
Накануне Петербургского экономического форума, где главными иностранными участниками второй год подряд стали китайские товарищи, пошли тревожные слухи о введении Китаем негласных санкций против России. Поводом к паническим или злорадным (в зависимости от политических взглядов) комментариям во многом послужила колонка первого зампреда группы ВТБ Юрия Соловьева, опубликованная 16 июня в Finance Asia. В ней госбанкир жалуется на «противоречивую позицию Китая по отношению к российским банкам после введения санкций США и ЕС», которая стала «основной проблемой, сдерживающей развитие двустороннего сотрудничества». Признаки подобного отношения Соловьев видит в том, что «большинство китайских банков не проводят межбанковские операции с участием российских банков», а также «значительно сократили участие во внешнеторговых сделках». Другой причиной недовольства российской стороны является то, что «иностранные компании не могут получать долговой или акционерный капитал на местных юаневых рынках Китая», то есть не могут выпускать акции и облигации на бирже в Шанхае или Шэньчжене, в отличие от офшорного Гонконга.
Подобные настроения довольно типичны для многих представителей российской элиты.
Особенно для тех, кто под лозунгом «Восток нам поможет» бросился в Китай вскоре после украинского кризиса и введения западных санкций. Несколько месяцев эйфории и ожидания китайских миллиардов, которые вот-вот зальют братскую Россию назло Западу, сейчас сменяются унынием и разочарованием. Выясняется, что деньги в Китае получить не так-то просто, и даже дружба Владимира Путина с Си Цзиньпином не очень помогает на переговорах с китайскими банкирами. В чем же дело?
Существует, по меньшей мере, три причины того, почему российские ожидания в отношении финансовой помощи «братского Китая» оказались завышенными. Первая — не совсем верное понимание природы современных китайских госбанков и вообще модели управления экономикой в КНР. Грубо говоря, китайские госбанки — гораздо более рыночные институты, чем о них привыкли думать в России. При всем влиянии, которое партия оказывает на «большую четверку» крупнейших коммерческих госбанков (ICBC, Bank of China, Agriculture Bank of China, China Construction Bank), никто в высшем руководстве КНР не станет заставлять банк делать что-то, что ему невыгодно или несет существенные риски. Исключение — вопросы, где на кону поддержание стабильности системы и выживание режима. Отношения с Россией к этим вопросам явно не относятся.
Еще 10-15 лет назад «большая четверка» безудержно заливала кредитными деньгами убыточные госкомпании, думая не о дырах в своем балансе, а о сохранении рабочих мест и предотвращении волнений. Но эти времена уходят. После того, как к началу 2000-х балансы были расчищены от «плохих долгов», «большая четверка» все больше становится похожа на нормальные банки, которые заняты зарабатыванием денег и внимательно считают риски. Эта тенденция только усилилась после того, как осенью 2013 года пленум ЦК Компартии Китая принял программу экономических реформ, где одно из главных требований — повышение эффективности работы госкомпаний. Новые KPI в сочетании с идущей второй год антикоррупционной чисткой (ей руководит шестой человек в иерархии Ван Цишань, бывший куратор финансового сектора и близкий соратник Си Цзиньпина) достаточны, чтобы банкиры крайне внимательно относились к risk compliance. «Финансировать операций компаний из страны с падающей экономикой и скачущей валютой, курс которой зависит от графика цены на нефть и линии прохождения фронта?
Нет, спасибо, у нас вот в Африке отличные контрагенты», — примерно такой текст можно последние полгода услышать от китайских банкиров и их консультантов.
Еще больше усиливает беспокойство китайских финансистов возможная реакция «вежливых людей», которые периодически прилетают в Пекин, Шанхай и Гонконг из-за океана. И это вторая причина, почему китайские банки так насторожены в отношении РФ. В отличие от российских «зеленых человечков», «вежливые люди» из Казначейства и Госдепа США вооружены только бумажками с разъяснением политики санкций и тихими вкрадчивыми голосами, но за ними стоит вся финансовая мощь Америки. И китайские госбанки не могут этого не учитывать. Для китайских госбанков американский внутренний рынок — перспективное и растущее направление, куда их пустили совсем недавно. Покупку активов в американской банковской рознице ФРС США разрешила китайским банкам лишь в мае 2012 года. Сумма первой сделки по покупке ICBC 80% американских активов Bank of East Asia (13 отделений в Нью-Йорке и Калифорнии) составляла всего $140 млн (кстати, в России китайские банки в розницу толком пока не пустили, разрешив открывать головные офисы в Москве и представительства на Дальнем Востоке). С тех пор присутствие «большой четверки» и менее крупных китайских банков в США неуклонно растет, хотя пока они в основном обслуживают бизнес китайских эмигрантов и операции с юанем. Тем не менее, это достаточно важный рынок, чтобы не злить регулятора, который долго не пускал китайский капитал в американскую розницу «по соображениям национальной безопасности».
То же самое касается и ЕС, где китайские банки пытаются скупать подешевевшие в кризис активы. К тому же, Пекин активно устанавливает связи с глобальными финансовыми центрами для расширения юаневого рынка в мире. Кредитование российских компаний не тот повод, чтобы ставить под угрозу реализацию этих стратегических планов. Вот почему в последнее время кредитные линии российским банкам все чаще предоставляет не «большая четверка», а «политические» банки КНР (Банк развития Китая и Экспортно-импортный банк), своеобразные аналоги российского ВЭБа. Но их ресурсы ограничены, и вопрос контроля за рисками стоит остро, особенно после недавних арестов топ-менеджеров, виновных в неэффективном кредитовании развивающихся рынков в 1990-е и 2000-е.
Наконец, важно учесть и историю взаимодействия российского банковского сообщества с китайским рынком капитала.
Всерьез думать о нем российские банкиры начали только после глобального финансового кризиса 2008-2009 годов, но затем быстро вернулись на западные площадки. Тот же ВТБ в 2011 году с помпой открывал роскошный офис в Гонконге и планировал зарабатывать там 15% прибыли инвестбанковского направления. Но с тех пор, по отзывам местных банкиров, запомнился лишь несколькими сделками, которые делались вместе с глобальными игроками. Отдельные примеры вроде открытия инвестдочки Внешэкономбанка VEB Asia или создания совместного фонда РФПИ и CIC общую картину не меняли. Азия продолжала быть для российской финансовой элиты далекой и неинтересной, в отличие от ставшего родным Лондона — ровно до того момента, пока на шее не начала затягиваться удавка санкций. Но из-за этого бэкграунда теперь сами китайские финансовые институты относятся к настойчивым попыткам российских банков найти партнеров прохладно.
Выстраивание отношений в Китае — долгая и кропотливая работа, а санкции и экономический кризис для нее явно не лучший фон. К тому же, внутренний рынок юаневого капитала в Шанхае, к которому мечтают получить доступ российские банки и компании, находится в процессе многолетней реформы. Китайские власти движутся к его открытию для иностранцев очень осторожно, а первые плоды, по отзывам инсайдеров, наверняка вкусят глобальные компании, которые терпеливо обхаживают китайских регуляторов уже много лет и нарастили огромную экспертизу (в списке приоритетов, которые Пекин составлял еще в 2011 году, фигурировали, например, Coca-Cola, Unilever и HSBC). Вряд ли эти стратегические планы сильно изменятся из-за того, что кому-то из недавно объявившихся друзей вдруг позарез нужны деньги.
Александр ГАБУЕВ
Автор - руководитель программы «Россия в АТР» Московского центра Карнеги
