Даже самому Богу понадобилось шесть дней, чтобы создать землю и населить ее. Вряд ли встреча G20 на высшем уровне в Лондоне побьет этот мировой рекорд, да еще за один день. Саммит на берегах Темзы будет интересен не своими решениями, коих не будет, а своей тональностью, намеками на то, в каком направлении будет развиваться, если, конечно, ей это удастся, мировая экономика.
Сначала немного символики. В 2009 году Лондон — не самое лучшее место для проведения экономического саммита. Последний раз он был хозяином подобного саммита в 1933 году. И тогда в мире бушевал кризис. И тогда на Даунинг-стрит, 10 сидел премьер-лейборист Рамсей Макдональд. А в Белый дом тогда вселился новый президент-демократ Франклин Рузвельт. Саммит закончился провалом. Рузвельт, который не приехал в Лондон, взорвал саммит «на расстоянии», детонировав «бомбу-послание», подорвавшую даже временную стабилизацию мировых валют.
Сейчас цель Брауна — дать старт реформам, которые спасли бы англо-американскую структуру свободных рынков при несколько ужесточенном регулировании, то есть оставили бы на плаву англо-американский, или, точнее, уже американо-английский, капитализм в качестве фундамента мировой экономики и источника ее роста.
Подлинным автором Бреттон-Вудской системы был не Кейнс, а дуэт Рузвельт-Черчилль. Нынешний дуэт Обама-Браун несколько иного свойства. Первый дуэт говорил под аккомпанемент победоносных залпов Второй мировой войны. Второй дуэт говорит под аккомпанемент лопающихся пузырей — банкротящихся банков на Уолл-стрите и в Сити, да и в других мировых финансовых центрах.
Эта ситуация не может не быть главным предметом лондонского саммита. Вопрос в том, как из нее выбраться. Месседж дуэта Обама-Браун таков: оживить старую систему, возможно, даже перестроить ее, отсечь от нее крайности, сделать ее более транспарентной и «социально ответственной». Для этого предлагаются оживление рынков и рекапитализация банков, но не их национализация; увеличение государственных расходов и усиление контроля над финансовыми институциями, но не их разрушение; превращение возмущения этими институциями в «управляемый гнев» как форму давления на них, но без «социалистической революции».
Надо сказать, что когда Браун в Вашингтоне и Лондоне, он заядлый «стимулятор», когда он в континентальной Европе, он не менее заядлый «регулятор», жалующийся на то, что все напасти идут «от Америки». Выступая в Европейском парламенте, кстати, в канун поездки за океан, Браун говорил: «Мы в Европе уникально дислоцированы для того, чтобы руководить миром, и не только потому, что наш союз, насчитывающий 500 миллионов человек, самый великий и самый большой рынок в мире, но и в результате нашей моральной чувствительности».
Всемирный экономический кризис, курок которого спустил ипотечный кризис в США, сорвал плащ гламура с Уолл-стрита и рейганомики. Владимир Путин в своей мюнхенской речи громко заговорил о закате Америки. Президент Франции Николя Саркози заявил, что «необходимо отменить презумпцию англосаксонского доминирования». А ведь он наиболее американизированный из хозяев Елисейского дворца!
Все это и определило раскладку сил перед саммитом в Лондоне. На поверхности противоречия между Америкой и Европой. Англосаксы ставят во главу угла «стимуляцию», европейцы — «регулирование». Но за этим спором о путях выхода из кризиса кроется назревающая борьба за политико-экономическую гегемонию в XXI веке. Сшибаются три силы — США, Китай и ЕС. Россия, Индия и Бразилия еще не определились, но они способны сыграть решающую роль, бросив свои гири на ту или иную чашу весов.
Здесь необходимо сделать одно весьма важное историческое отступление, без которого нельзя понять нынешний расклад сил на мировой арене. Для американцев «определяющей травмой» была Великая депрессия. Под ее влиянием сформировался психолого-экономический менталитет страны, согласно которому главную угрозу процветанию составляют стагнация, рецессия, депрессия. Европейский менталитет формировался под влиянием иного шока — инфляции, достигший в веймаровской Германии высот гиперинфляции, когда за один 1923 год цены выросли на 75%. Страх перед инфляцией породил страх перед долгами.
Именно этот выстраданный исторический опыт определил два курса борьбы с нынешним кризисом. Соединенные Штаты борются с ним путем стимулирования экономики, не оглядываясь на чудовищные долги, лишь бы снять с мели банкротства банки и компании, закачать в них триллионные активы и сдвинуть с места забуксовавший локомотив всей экономики. США спешат, опасаясь, что рецессия перерастет в депрессию.
Европа не проявляет такой спешки. Дело в том, что социально она лучше защищена. Всеобщее медицинское страхование, более существенные и долгосрочные пособия по безработице и иные аналогичные меры создают надежную подстраховочную сеть. Конечно, она обходится дорого, но стоит этого. Инфляция может сделать эту дороговизну запретительной. Тогда подстраховочная сеть порвется, и все мы хорошо помним, что пришло в Германии на смену Веймарской республике. Вот почему если Федеральная резервная система США, использует печатный станок и бросает на «стимуляцию» триллионы, Европейский центральный банк снижает ставки учета медленно и нехотя. ФРС не боится долгов; ЕЦБ бежит от них как от чумы.
Впрочем, Обама, как сообщают источники из Белого дома, прибудет в Лондон не в воинственном настроении и не будет «стимулировать» европейцев. Время вашингтонского диктата миновало, ему нужны европейские члены НАТО и Россия в Афганистане, Пакистане. Иране и Северной Корее. Обама будет защищать в Лондоне свой курс выхода из кризиса и призывать других членов G20 не ударяться в протекционизм.
Самолет в воздухе можно дозаправить. Перестроить — невозможно. Думаю, саммит G20 и не будет заниматься столь бесполезным делом. Сейчас главная задача — посадить этот самолет, избежав катастрофы. Ну а в будущем этот самолет мне представляется двухмоторным. Один мотор будет регулировать мировую экономику, а другой стимулировать ее. Помните старую формулу — «русский революционный размах и американская деловитость»? Тягой нового самолета должен быть американский экономический размах и его европейское регулирование.
Мэлор СТУРУА
