В интервью «Ъ» президент Европейского совета Херман ВАН РОМПЁЙ рассказал о том, как поменялась повестка встреч G20 и какое влияние на это оказал выход зоны евро из кризиса, а также поделился планами Евросоюза по углублению интеграции и расширению на Восток.
— Как вы оцениваете год российского председательства в G20, его итоги?
— В общем и целом все лидеры «двадцатки» отметили, что состояние мировой экономики значительно улучшилось по сравнению с ситуацией год назад, когда мы собирались в Лос-Кабосе. Конечно у каждой страны свои проблемы — зона евро сейчас в гораздо лучшем состоянии — в первую очередь финансово, нам больше не угрожает распад валютного блока, восстанавливается и экономический рост. Так, в следующем году мы ожидаем положительных темпов роста практически во всех 28 странах Евросоюза. Конечно, остается проблема высокого уровня безработицы, хотя данные разнятся по странам, однако подчеркну, что главная угроза состоянию мировой экономики, главная тема наших обсуждений в прошлом году — распад зоны евро, который привел бы не к рецессии, а депрессии в экономике,— не оправдала себя.
В то же время стало ясно, что перед развивающимися странами стоят проблемы структурного реформирования экономики — это обсуждалось и в том году, однако скорее в контексте непрекращающегося высокого роста. Теперь же главы этих стран признают, что такие проблемы существуют и им необходимо корректировать собственную экономическую модель. Хотя опять же по сравнению с европейскими странами экономики этих стран растут гораздо более высокими темпами, выше и их вклад в рост мировой экономики. В итоге общее впечатление было позитивное, но я бы сказал без самодовольства, нам действительно необходимы структурные реформы не только в ЕС. Решается и множество вопросов финансового регулирования — теневой банкинг, внедрение новых требований к достаточности капитала («Базель-3»), все эти меры необходимы для укрепления международной финансовой архитектуры. Обсуждался и вопрос перераспределения квот в МВФ, которое мы должны завершить к 1 января 2014 года.
— Страны БРИКС выразили опасение, что передача квот затягивается.
— Да, они предупредили, что мы должны быть готовы, однако к нам, к ЕС, у них претензий нет, мы продолжаем работу и, как и обещали, передадим развивающимся странам 2% голосов, это не так легко, но мы должны это сделать.
— Насколько близки позиции ЕС и России по повестке «двадцатки»? Есть ли расхождения? Например, по вопросу протекционизма в торговле?
— Расхождения — это не ненормально, однако в целом я бы сказал, что мы достигли широкого консенсуса, в рамках «двадцатки» мы очень хорошо работаем с Россией.
— А в целом как бы вы оценили состояние наших двусторонних отношений?
— Я начну с того, что Россия — это единственная страна, с которой мы дважды в год проводим двусторонние саммиты — просто для сравнения, это чаще, чем с США, и само по себе показывает, какую важность мы придаем нашим двусторонним отношениям. Более того, у нас очень тесные связи в экономике, торговле. Конечно, энергетике отводится довольно большая часть внимания, однако мы сотрудничаем и в рамках «Партнерства за модернизацию».
С другой стороны, да, у нас есть различия — к примеру, я знаю, что в России присутствует некоторое нетерпение по вопросам либерализации визового режима с ЕС. Для нас это технический процесс, мы привержены данным обещаниям, однако нам необходимо пройти через определенные реперные точки. Это не всегда принимается во внимание, хотя мы применяем к России те же критерии, что и к другим странам. Россия — гораздо более крупная страна, с которой мы соседи, мы пытаемся развивать наши отношения, но это требует времени, с точки зрения российской общественности — слишком много времени, однако, по моему мнению, у нас хороший прогресс в отношениях.
Да, у нас есть ряд разногласий по вопросам торговли, за что в большей степени отвечает Еврокомиссия, однако мы чрезвычайно рады членству России в ВТО. Конечно, есть политическая повестка, по которой наши взгляды и интересы расходятся, это в частности Приднестровье, Грузия, Нагорный Карабах. Было бы очень полезно для наших двусторонних отношений разрешить хотя бы один из этих вопросов, и по Приднестровью этого достичь легче всего, мне кажется. Евросоюз вовлечен в этот регион, мы близки к завершению соглашений об ассоциации с Молдавией, Грузией, Арменией (соглашение было приостановлено после объявления Арменией намерения вступить в Таможенный союз.— «Ъ»). С Украиной мы завершили переговоры, однако стране необходимо выполнить ряд процедур перед подписанием соглашения. Мы не считаем, что это угрожает российским интересам, эти страны должны принимать самостоятельные решения, без давления извне.
Мы сделали предложение, провели переговоры, поэтому с нашей стороны никакого давления нет, нет ограничивающих условий «если вы делаете это, то мы сделаем то». Если страна входит в соглашение об ассоциации, что означает и политическое сотрудничество, и соглашение о зоне свободной торговли (ЗСТ), то это не должно восприниматься как препятствие хорошим отношениям с Россией — это не модель «или-или», скорее «и-и», на что в России не всегда смотрят аналогичным образом.
— Тем не менее если Украина подпишет соглашение о свободной торговле с ЕС, то в Брюссель будут переданы полномочия по регулированию, что несовместимо с правилами Таможенного союза.
— Это проблема технического характера, препятствие возникает, если страна одновременно участвует в зоне свободной торговли и хочет войти в Таможенный союз, тогда как не все члены союза являются членами ВТО. Вот тогда это превращается в модель «или-или», но это не политическая проблема, а логическое следствие — вы не можете иметь ЗСТ с нами, и в то же время Таможенный союз со странами, которые не настолько открыли собственную торговлю, как это сделали мы. Поэтому нельзя говорить, что это давление с нашей стороны.
— Между тем сотрудничество ЕС с Китаем идет гораздо более гладко, заметно, что стороны готовы идти на определенные компромиссы, чего не хватает нашим двусторонним отношениям?
— Не создавайте слишком безоблачную картину наших взаимоотношений с Китаем, мы работаем очень интенсивно и хотим развивать их дальше, однако у нас есть и ряд заметных противоречий. Китайская экономика очень динамична и гораздо более модернизирована по многим отраслям, поэтому, к примеру, мы сотрудничаем с Россией в «партнерстве за модернизацию», чтобы ваша экономика развивалась и за рамками нефтегазового сектора. Темпы экономического роста в Китае выше, и я бы сказал, что качество этого роста также иное. Тем не менее каждый раз, когда я бываю в Китае, мы обсуждаем условия работы европейских и китайских компаний, у нас множество причин для беспокойства, нерешенных проблем. Опять же это не «или-или», мы пытаемся поддерживать хорошие отношения с обеими странами.
— В июле ОЭСР представила свой план по борьбе с уходом от налогов, лидеры G20 его утвердили. Вы верите, что он может быть реализован в полном объеме и в указанные сроки?
— Лидеры «двадцатки» настроены очень решительно — в планах внедрить автоматический обмен информацией о налогоплательщиках к 1 января 2015 года, мы подписались под этим и намерены выполнить данное обещание. Тем не менее это действительно очень амбициозный план, я бы так сказал. В ЕС сейчас происходит тектонический сдвиг в нашем отношении к борьбе с уходом от налогов. В мае был очень важный саммит глав ЕС, где мы решили расширить автоматический обмен информацией на все виды доходов, нам все еще предстоит проработать все технические детали, однако работа идет. Этот опыт также может быть использован на глобальном уровне.
— Есть еще ряд стран, без которых едва ли удастся успешно бороться с уходом от налогов, в частности Швейцария, Лихтенштейн.
— Да, мы ведем переговоры с этими странами, ориентировочно соглашения должны быть пересмотрены до конца этого года, для нас основная цель заключается в том, чтобы условия этих соглашений не препятствовали переходу на автоматический обмен информацией внутри ЕС.
— В Евросоюзе сейчас один из основных вопросов — создание банковского союза, что позволило бы спасать банки напрямую из общеевропейских фондов, как идет процесс переговоров, потребуется ли изменение основного договора ЕС?
— В формировании банковского союза есть две основные стадии — единый механизм надзора за банками и единый механизм их спасения. По первому из них вся законодательная работа завершена, остается лишь сформировать на основе ЕЦБ соответствующую службу, а самому регулятору — провести оценку качества банковских активов, реального состояния финансового сектора в Европе. Это займет несколько месяцев, ЕЦБ приступит к работе в качестве единого надзорного органа в ходе 2015 года.
Что касается спасения банков — как раз перед уходом на летние каникулы мы в Европейском совете достигли политического согласия по тому, как гармонизировать эту процедуру во всех странах ЕС. Мы договорились о том, какие кредиторы, в каком порядке и каком объеме, а в конечном счете и крупные вкладчики должны отвечать по обязательствам банка, которому грозит банкротство. По всем этим вопросам была сложнейшая дискуссия, однако это важнейшая часть единого механизма спасения банков, в целом мы двигаемся по графику. Что касается изменений основного договора — я смотрю на ситуацию с оптимизмом. Мне кажется, что мы сможем найти решение в рамках действующего договора, с таким предложением выступила и Еврокомиссия. Нам необходимо завершить создание банковского союза довольно быстро, иначе мы не оправдаем ожидания рынков, поэтому нельзя ждать пока в договор будут внесены соответствующие поправки. Мы надеемся завершить всю эту работу до новых выборов в Европейский парламент (в мае 2014 года.— «Ъ»).
— Тема бюджетной дисциплины, фискальной консолидации уже потеряла актуальность в ЕС?
— Безусловно, если восстановится экономический рост, то следовать бюджетным требованиям будет гораздо легче, однако об этом пока рано говорить, давайте подождем. Более того, уже на протяжении нескольких месяцев мы перенесли основной акцент на так называемые структурные показатели, потому как если в период рецессии слепо следовать номинальным показателям, то бремя консолидации для реальной экономики и занятости может оказаться слишком тяжелым, мы признаем это. Мы будем придерживаться курса на фискальную консолидацию, но с учетом здравого смысла. Так, мы готовы дать странам отсрочки по номинальным целям, с тем чтобы они провели структурные реформы, в первую очередь в пенсионной сфере и на рынке труда. Эти меры не оказывают краткосрочного финансового эффекта, но они крайне важны для сокращения дефицитов и госдолгов в будущем. Если же ситуация продолжит улучшаться, то мы вернемся к номинальным показателям фискальной политики.
— В Великобритании в 2017 году может пройти референдум о выходе страны из ЕС, как вы оцениваете возможные последствия такого шага?
— Между прочим Великобритания сотрудничает с нами гораздо лучше, чем принято думать, и банковский союз тому пример — все решения по нему были приняты совместно, британские власти не остались в стороне. Мы смогли договориться и по бюджету ЕС, что было чрезвычайно сложно, так как требовались определенные жертвы от всех стран. Что касается предложения премьер-министра Дэвида Кэмерона провести референдум, то он это сделал в первую очередь как лидер партии, и нам необходимо дождаться итогов выборов. В целом Великобритания заинтересована в стабильности зоны евро, и каждый раз, когда нам необходимо для проведения каких-либо реформ по углублению экономического и монетарного союза согласие всех стран ЕС, мы получаем его и от Великобритании.
Интервью взяла Татьяна ЕДОВИНА
