Можно сколько угодно спекулировать на тему политических рисков, но динамика наших фондовых индексов в 2008 году полностью повторяет движения рынка США, Великобритании, Латинской Америки. Правда, взлеты наших индексов, как и падения, на порядок выше.
Уже в 2009—2011 годах мы неизбежно увидим восстановление, хотя и с правками, денежной модели мира, сложившейся шаг за шагом в XX веке. Начнется новый 15-20-летний подъем мировой экономики с масштабным притоком длинных денег и инвестиций, который нельзя пропустить. При этом архитектура российского финансового рынка должна быть серьезно модернизирована. Нельзя допустить восстановления сложившейся спекулятивной модели российского финансового рынка, подвергающей неоправданным рискам всю экономику страны. Россия созрела для того, чтобы стать конкурентной на мировом денежном рынке.
Сложившийся однополярный мир в финансах — это концентрация денег и власти, связанной с ними, в Нью-Йорке и Лондоне. Доля финансовых рынков США и Великобритании в мировых объемах — 45—50 процентов, хотя их участие в ВВП мира — около 30 процентов. Более 65 процентов официальных денежных резервов государств размещены в долларах и фунтах стерлингов. Примерно 35 процентов наличных долларов обращаются за рубежом, прежде всего в России, Китае и Аргентине, составляя чистую эмиссионную прибыль для США. Крупнейшие биржи англо-саксонского мира формируют мировые цены на нефть, металлы, зерно, энергию.
Центр международного финансирования — Лондон. Все знают куда идти, чтобы получить реально крупные деньги. Нельзя миновать 3—7 известных имен в каждой из отраслей финансового мира — в аудите, кредитном рейтинге, юридическом и финансово-банковском посредничестве, в рекламе и раскрытии информации, в организации рынка.
Это — олигополия, оставляющая финансовым столицам России и другим развивающимся рынкам роль, производную от динамики и рисков денежных центров, вторичную в способности приводить длинные деньги. Конечно, финансовый ландшафт подвержен эрозии, быстро растет роль зоны евро, Китая, России, Индии и Бразилии. Каким должен быть ответ на эти конкурентные вызовы?
Нельзя допустить восстановления в третий раз спекулятивной модели российского финансового рынка, основанного на низкой монетизации (и, как следствие, слабых банках), сверхвысокой доходности, закрепленном курсе рубля и горячих деньгах иностранных инвесторов.
Впервые эта модель сложилась в 1995—1998 годах, будучи основанной на долларизации экономики (Россия — крупнейший в мире потребитель наличных долларов), эксцессивном наращивании государственного долга, свободной игре нерезидентов на внутреннем рынке акций и внебиржевых срочных сделках с валютой.
В 2000—2008 годах эта модель возникла второй раз. При дефицитности инвестиций в экономике профициты бюджета и платежного баланса направлялись как «избыточная ликвидность» за рубеж в доллары США, фунты стерлингов, евро. Чтобы закрыть эту «черную дыру» в инвестициях, крупнейшие российские корпорации и банки стали наращивать внешний долг в тех же западных валютах. Уникальное сочетание открытого счета капиталов, экстремальной доходности и закрепленного курса рубля стало втягивать на внутренний финансовый рынок самые горячие деньги мира.
Все это происходило под громкие отчеты о росте капитализации (а на самом деле — мыльного пузыря). В таких экономиках, как российская, если акции стоят больше 100—120 процентов ВВП, готовься к кризису. Доказано не единожды и на многих рынках. Тому пример — десятки кризисов, спекулятивных атак, финансовых инфекций по всему миру.
Итог — чрезмерная зависимость российского финансового сектора от нерезидентов, его способность вместо смягчения финансовой инфекции с западных рынков двукратно ее усиливать (нижняя точка индекса Доу — Джонса — минус 20 процентов к началу 2008 года, индекса РТС — минус 45 процентов). И такое бедственное состояние финансового сектора сложилось, такой обременительный процент для населения сложился при фундаментальном здоровье бюджета и буме экспортных цен на нефть, газ и металлы.
Сейчас России предоставляется третья попытка. Впереди длинный рост, приход инвестиций, все большая насыщенность деньгами, рисками, финансовыми институтами и инструментами. Предстоит освоить более сложную финансовую машину. В 2008 году насыщенность экономики деньгами, ценными бумагами к моменту кризиса была невелика — 30—40 процентов ВВП (кроме акций). В будущей точке кризисного перегрева, к которой неизбежно придут финансовые рынки, работая с рисками, все денежные составляющие экономики возрастут до 80—140 процентов ВВП. При такой финансовой зрелости будущий кризис можно сравнить с разрушением ядерного реактора, а 2008 год — со взрывом парового котла.
Поэтому важно не допустить воссоздания в третий раз спекулятивной модели рынка, основанной на несбалансированном использовании денег нерезидентов и выкачке из страны ликвидности, под которую «нет инвестиций». Следующий острый кризис может привести не к драме 1998 года, не к пьесе абсурда 2008 года, а к более серьезной трагедии. Толпы на улицах и политические риски — уроки Аргентины, Турции, Индонезии, Таиланда, Южной Кореи и многих других стран.
Уже в этом году на книжных рынках Запада, в стенах МВФ и Всемирного банка появится много обложек с титулами «Уроки кризиса» и «Новая финансовая архитектура». Нужно и нам сделать выводы на будущее. Жестокость штормов 1998 и 2008 годов, глубина деформации рынков Запада показывают, что должна быть изменена идеология, с которой мы строим рынки, внесены серьезные коррекции в экономическую школу, доминирующую в российских финансах.
Не дай бог стать закрытой крепостью. Но и сразу сломать все стены — это значит подвергнуть всем ветрам слабый рынок в экономике с низкой монетизацией. Кризис 2008 года показывает, что моментная либерализация счета капиталов в 2004 году имела тот же эффект перегрева, что и допуск нерезидентов к ГКО в 1997 году.
Те же идеи ортодоксальной рыночности в 2000-е годы превратились в настойчивую борьбу с монетарной инфляцией как главным врагом в вывод нефтяных денег из экономики под лозунгами их избыточности и недостатка в России инвестиционных проектов. Эти средства вкладывались с высокими рисками (50—60 процентов резервов Банка России были номинированы в падающих долларах, более 20 процентов направлялись на финансирование ипотечного рынка США, значительная часть — на покрытие дефицитов бюджетов США и еврозоны). Летом 2008 года валютные резервы России в 4 раза превышали резервы США и Великобритании, вместе взятых, были равны резервам всех государств зоны евро. В то же время отечественный бизнес стремительно наращивал внешние долги, получая базовые деньги для инвестиций где угодно — в Лондоне, Нью-Йорке и Франкфурте, но только не дома. В конце 2007 года индикатор «Внешний долг банков и корпораций/ Денежная масса России» составлял более 70 процентов. Плюс в страну вливались горячие деньги нерезидентов (одна треть сделок на рынке акций ММВБ в 2007 году).
Когда в 1998 году Гонконг проводил государственные интервенции на рынке акций, чтобы противостоять спекулятивной атаке на свой финансовый рынок, он подвергся резкой критике со стороны международного инвестиционного сообщества. Эти действия были сочтены нелиберальными, нарушающими свободу рынка.
Сегодняшние меры Федеральной резервной системы США далеко стоят от либеральности. Это нечто невероятное для рыночника-ортодокса. Самая масштабная за всю финансовую историю интервенция государства в жизнь рынков — выкуп за счет средств налогоплательщиков и печатного станка огромной суммы плохих долгов, которые сделали крупнейшие американские банки в погоне за прибылями. Де-факто это национализация финансовых институтов Америки.
Нам же предстоит, находясь в открытом и либеральном экономическом пространстве, искать свои собственные осторожные рецепты, свои личные истории успеха в создании нового центра денежной власти в России. Не только переводить с английского, но и генерировать собственные идеи, понимая, что находимся в жесткой конкурентной среде, в которой все средства хороши, как показывает примененный к России опыт.
В финансовой сфере это означает переход к новой модели финансового рынка, основанной на внутреннем спросе, на росте монетизации и снижении цены денег, на капитализации финансовых институтов, на создании налоговых стимулов сберегать и инвестировать. Строить свой дом, а не раздавать и не раздаривать денежные ресурсы. Эгоистично в интересах своей страны управлять профицитом бюджета, внебюджетными фондами, валютными резервами.
Нам предстоит стать наступательными на финансовом рынке. В центре внимания должны быть финансовые активы среднего класса, его собственность в бизнесе, земля и недвижимость, безопасно передаваемые следующим поколениям, вместо того чтобы быть утраченными каждые 30—40 лет. Создание массовой собственности на акции (вместо огораживания), индивидуальных пенсионных счетов под налоговые льготы, новых классов институциональных инвесторов.
Финансовый рынок России, оставаясь открытым, должен стимулировать — всей своей архитектурой, налоговым устройством — прямые иностранные инвестиции, приносящие инновации и технологии в Россию. Создавать барьеры для горячих денег, дестабилизирующих рынки. Давать «двойной паспорт» для денег и финансового бизнеса из постсоветского пространства. Становиться фокусным центром для средств из постиндустриальных азиатских экономик, Ближнего Востока, испаноязычных стран. Английский — привычнее, но российскому финансовому миру стоит стать многоязычным.
Если денежная политика останется докризисной, задачу создания международного финансового центра (МФЦ) не решить. Выкачка заработанных денег из страны несовместима с «Финансовой площадкой «Россия». МФЦ должен создаваться системно. Не только Москва как финансовый центр, не только специальные агентства для нерезидентов и международные сегменты фондовых бирж, но и программа действий по росту конкурентоспособности всего финансового рынка. Создание в России льготных финансовых зон в приморских городах Калининграде и Сочи (международная практика огромна). Эти города ничем не хуже Дубая, Люксембурга, Никосии или офшорных островов под юрисдикцией и у берега Великобритании.
Финансовые кризисы были, есть и будут в России. В этом — циклическая природа экономики. Как и человек, рынки имеют свой жизненный цикл, подвержены инфекциям (занесенным финансовым шокам) и нуждаются в регулярном мониторинге и собственной финансовой медицине катастроф. Финансовый рынок России — в любом его качестве (Международный финансовый центр или провинциальный) — не может существовать без антикризисного мониторинга, планов действий в моменты шоков и своего «министерства по чрезвычайным ситуациям», встроенного в структуру денежных властей и финансовых регуляторов.
Рыночный шок прошлой недели еще раз поставил вопрос о диалоге общества и государства. Все эти годы — и до 1998-го, и в 2000-2007-м — финансовые регуляторы были безапелляционны в своих действиях. Их правильность не подвергалась сомнению. Финансовую и денежную политику меняли негативные события, но не мнения и не дискуссии.
Но диалог по принципу «мы же вас предупреждали» непродуктивен. Нужно извлечь уроки из кризиса, понять, кто и как действовал в острой ситуации, не было ли искусственных движений цен и сделок и внешней атаки, как это происходило десятки раз в мире. Создать «мозговые танки». России нужна постоянная площадка для открытой дискуссии общества и государства. Отечественный финансовый рынок больше не может существовать как вещь в себе, погруженная в мифы, управляемая непререкаемыми гуру и уроками на тему макроэкономики. А на самом деле — подчиненная всем финансовым ветрам мира.
Вместо копии и молодежной игры финансовый рынок должен стать, наконец, взвешенным и взрослым решением. Только в этом случае он станет национальным проектом, которым можно гордиться. Деньги не менее значимы, чем энергетика, космос, инновации. Они приносят денежную власть, инвестиции и дивиденды. И не должны приносить системные риски и социальные взрывы.
Яков МИРКИН, директор Института финансовых рынков Финакадемии, доктор экономических наук, профессор
