Начавшаяся в августе со снижения Standard & Poor`s кредитного рейтинга США неопределенность на финансовых рынках продолжается и захватывает все новые регионы. О том, какие три буквы лучше всего характеризуют состояние мировой экономики, сколько Америка зарабатывает на печатании долларов и в какие активы следует вкладывать в условиях волатильности, корреспонденту «Ъ» рассказал лауреат Нобелевской премии по экономике за кризисный 2008 год, профессор Принстонского университета Пол Кругман.
— Происходящее весь последний месяц на финансовых рынках — это реакция на действия S&P, снизившего кредитный рейтинг США, или фундаментальная переоценка рисков в системе?
— Вообще-то решение Standard & Poor`s должно было увеличить спреды по американским гособлигациям, а они, наоборот, пошли вниз. Так что я думаю, что эффект от решения S&P если и был, то косвенный. Скорее мы имеем дело с капитуляцией перед фактом, что никакого восстановления после кризиса 2008 года на самом деле нет. Начинается осознание того, что политика по усиленному сокращению бюджетного дефицита на самом деле лишь тормозит экономику — как в США, так и в Европе. К тому же европейский долговой кризис лишь продолжает углубляться и теперь затрагивает таких крупных игроков, как Испания и Италия. Так что пессимистичные оценки происходящего вовсе не беспочвенны.
— После крушения Lehman Brothers и весь 2009 год шли активные дискуссии о том, какую форму примет восстановление. Будет ли это V, то есть быстрое падение и быстрый восстановительный рост, или W — сценарий второй волны, либо же L — падение и длительная депрессия. К какой букве вы сейчас склоняетесь?
— Конечно же, это L. Положительная динамика ВВП еще теплится, а вот безработица не думает падать. Это вещи, которыми я был обеспокоен с самого начала. И я боюсь, что динамика процессов на рынках как раз развивается в рамках моей пессимистичной логики. Все, что происходит,— крайне мрачная история, и просвета пока я не вижу.
— Получается, кризис 2008 года не сыграл своей очистительной роли. Почему это произошло?
— Я не уверен, что кризисы действительно играют ту очистительную роль, которую им часто приписывают. В случае с США были послевоенные рецессии. Существует два периода развития этих рецессий. На первом этапе они были вызваны ограниченным денежным предложением, потому что Федеральная резервная система (ФРС) старалась бороться с инфляционным давлением. Когда инфляция была побеждена, монетарные власти смогли снизить ставки. Так происходили рецессии вплоть до 1980-х. С тех пор, поскольку инфляция находилась под контролем, мы имели неограниченный доступ к кредиту. Такой сценарий рецессии преодолеть гораздо сложнее, чем первый. Очень непросто проводить монетарную политику, которая даст реальный толчок развитию экономики. Наконец, последний кризис характеризовался куда большим количеством долгов. И в этой ситуации многие рецепты, которые выписывают экономисты ФРС и других центральных банков для лечения болезни, лишь усугубляют ее. Снижение инфляции и сокращение зарплат не стимулируют занятость, а лишь увеличивают долговую нагрузку. Это кошмарный сценарий — тот самый сценарий, которого мы все так боимся.
— Насколько возможно, что ФРС пойдет на третий раунд количественного смягчения (QE3)?
— Конечно, они могут пойти на это. Мне кажется, что если речь идет лишь о реорганизации долгового портфеля и продлении срока погашения облигаций, то эффекта никакого не будет. Долгосрочные ставки сейчас колеблются на отметке 2%. Есть значительный объем рисков, связанных с дюрацией облигаций,
— В ваших колонках в New York Times вы не очень лестно отзываетесь и о монетарных властях по другую сторону Атлантики…
— Мне кажется, что, проводя политику снижения бюджетного дефицита любой ценой — как в странах-кредиторах, так и в странах-должниках, монетарные власти Евросоюза лишь усугубляют ситуацию. Кроме того, Европейский ЦБ излишне озабочен инфляционными рисками. Перспективы всеобщей рецессии в еврозоне велики как никогда. Так что и в этой части мира кошмарные сценарии выглядят все более реалистичными.
— Если все так плохо в развитом мире, то есть ли какие- то тихие гавани в развивающемся? Вот премьер РФ, как и в прошлый кризис, утверждает, что Россия останется островком стабильности.
— Я не думаю, что в мире остались какие-то по-настоящему тихие гавани. Но развивающиеся рынки действительно находятся в совершенно другой ситуации. В них гораздо более явно выраженный спрос, они менее обременены долгами. Главная опасность для таких стран в другом — они становятся привлекательным направлением для горячих денег, которые хлынут на развивающиеся рынки в поисках большей доходности, чем в США или странах ЕС с их почти нулевым ростом. Но спекулятивный капитал несет и дополнительные риски. В любом случае эти страны сейчас будут играть роль локомотивов мировой экономики, но насколько устойчив их рост — большой вопрос. Для того чтобы ситуация была устойчива в глобальном масштабе, лидеры развивающегося рынка должны пойти на укрепление своих валют. Но этот сценарий пока выглядит маловероятным, учитывая их зависимость от экспорта. Если бы китайцы пошли сейчас на укрепление юаня, это сильно бы помогло выравниванию дисбалансов. Посмотрите даже на Бразилию — рост курса реала уже приводит к негативным внутренним последствиям. В Китае же крайне выросло инфляционное давление, так что Пекин наверняка будет стараться ограничить приток горячих денег в страну.
— Вам не кажется, что восторги, которые расточают Китаю, очень похожи на то, что говорили о Японии лет 20—30 назад? Где гарантия, что все не закончится точно так же?
— Ситуацию в Китае очень сложно спрогнозировать. С одной стороны, демографические тенденции, особенно в долгосрочном периоде, крайне настораживают — «политика одного ребенка» создает серьезные риски. И в этом ситуация отчасти напоминает японскую, когда страна тоже попала в демографическую ловушку. Но, с другой стороны — производительность труда в Китае еще в пять-десять раз ниже, чем в развитом мире. Так что там есть еще колоссальный незадействованный потенциал для догоняющего технологичного роста.
— А ситуация на рынке жилья в Китае разве не напоминает японский пузырь?
— Кто знает? Иногда живущие в Китае люди рассказывают всякие ужасы. В официальной статистике картина куда лучше, но стопроцентно верить китайской статистике нельзя.
— Действительно, вся банковская статистика утверждается партийными секретарями провинций, которые могут поправить непонравившуюся цифру просрочки по кредитам, чтобы рейтинговые агентства не понизили свои оценки. Как можно верить такой статистике?
— Да, экономическая статистика — это самый скучный вид научной фантастики. И китайский вариант гораздо более фантастичен, чем все остальные. Но я остаюсь при своем мнении, что ситуация в Китае в частности и на развивающихся рынках в целом внушает больший оптимизм, чем картина в Европе и США.
— Сейчас можно часто услышать мнение, что после дискуссий о повышении потолка дефицита доверие к доллару и американским госбумагам в мире подорвано. Прошлый кризис показал всю ненадежность «голубых фишек». А на рынке золота и других защитных активов тоже надуваются пузыри. Остались еще в мире хоть какие-то активы, которые гарантируют сохранность инвестиций?
— Не согласен. Как раз казначейские бумаги показали себя вполне надежными. И, если бы вы верили «медведям», которые в начале года говорили об их ненадежности, сейчас бы вы оказались в убытке. Японский пример показателен и применим к нынешней ситуации. Некоторые люди на протяжении десятилетий шортят японские облигации и на протяжении десятилетий продолжают терять деньги. Люди говорят, что экономика стагнирует, но запас прочности у нее такой, что облигации ведут себя так, будто ничего не случилось. Я думаю, что у США есть еще довольно большое пространство для маневра — кризис, который может оказаться смертельным для Америки, еще очень далеко. Проблема в другом — у нас совершенно сумасшедшие политики. Так что, если кризис и случится, это может произойти не потому, что потолок госдолга слишком вырос, а потому, что одна из партий готова принести в жертву экономику ради своих политических целей!
— Я понимаю ваше негодование относительно республиканцев. Но ведь и демократическая администрация Барака Обамы в этой ситуации показала себя далеко не с лучшей стороны…
— Отчасти это так. Обама позволил себя шантажировать, причем уже не в первый раз. Но я подозреваю, что наступит момент, когда лопнет терпение даже у него. Так что впереди нас еще ждут масштабные политические баталии. И, если Обаме удастся переизбраться на второй срок, будет большая драка. А если Белый дом возьмут республиканцы, то нас ждет совсем безумное руководство.
— Вам не кажется, что вся эта некрасивая история сильно подорвала доверие инвесторов к США? Стало очевидно, что пульт управления мировой экономикой находится в руках у людей, которые ставят свои политические цели и личные амбиции выше благополучия не только американцев, но и всего остального мира.
— Конечно, это так. Любой нормальный человек задается вопросом: «Какого черта они там творят?» Что говорить, если вероятный кандидат в президенты от республиканцев — губернатор штата, превращенного в пустыню
— Разве у Америки нет проблем помимо экстравагантных президентов из Техаса? Сейчас чаще можно услышать сомнения в том, что лидером мировой экономики должна быть страна, плотно сидящая на кредитной игле, наращивающая долги и финансирующая их обслуживание за счет печатания ничем не обеспеченных долларов. В России многие говорят, что американская экономика так же зависит от экспорта долларов, как российская — от экспорта нефти…
— Это не совсем правда. То, что США зарабатывают исключительно на печатании долларов,— миф. Эмиссия составляет в среднем около $20 млрд в год, и значительную часть спроса на эти деньги обеспечивают иностранцы, в том числе благодаря колоссальному спросу на бумажные 100-долларовые купюры. Но то же самое уже можно сказать и о евро. Так что бизнес по снабжению мира наличными деньгами для проведения различных операций за пределами стран, где эти деньги являются законным платежным средством, теперь поделен между ФРС и ЕЦБ. Что касается уровня долговой нагрузки, то я не считаю его критичным. Проблема скорее в плохой экономической политике и безработице — именно экономический кризис провоцирует рост дефицита.
— Можно ли сказать, что риски в глобальной системе сейчас оценены адекватно?
— Скорее всего, нет. Один урок, который мы вынесли из кризиса 2008 года: никогда нельзя говорить, что вы стопроцентно верно оцениваете все риски. Это справедливо и для нынешнего состояния банковской системы. В прошлом году все говорили, что все уже в порядке и нового банковского кризиса опасаться не стоит, но ситуация в Bank of America меня, например, сильно беспокоит — там все очень хрупко. Похоже, банковская система по-прежнему недостаточно адекватно капитализирована. Сейчас большинство плохих новостей приходят из Европы. Но, если допустить, что ситуация начнет развиваться по негативному сценарию и произойдет катастрофический дефолт в Греции, эффект домино очевидно затронет банковскую систему и в ЕС, и в США.
— Получается, что проблемы и дисбалансы, приведшие к кризису, по-прежнему не устранены. Почему так получилось? Ведь на всех заседаниях G20 с конца 2008 года политики твердят о необходимости построения новой финансовой архитектуры и выравнивании дисбалансов. Это проблема недостатка политической воли?
— Здесь есть несколько факторов. Самый большой источник дисбалансов в мировой экономике, с которым можно было бы
— Но после войны все же удалось договориться о создании Бреттон-Вудской системы…
— Ситуация совсем иная. Мир был гораздо более контролируемым. Конвертируемость валют была ограничена, так что можно было надежнее предсказывать эффект денежно-кредитной политики. И если сейчас у нас есть G20, то тогда было G1,5 — Бреттон-Вудская система базировалась на соглашении между США как доминирующим игроком и Великобританией. Так что сравнение некорректное.
— С ваших слов получается, что проблемы на уровне отдельных стран продолжают накапливаться, но никакого решения для них нет ни на локальном, ни на глобальном уровне. Каким же будет выход из этой ситуации? Война?
— Тут нельзя знать наверняка. Сейчас, слава богу, в мировой политике нет такой вещи, как фашизм. Есть экстремисты, есть скинхеды, но они раздроблены и не представляют собой единую силу. Кроме того, отношение к войне меняется. Еще восемь лет назад в США были люди, которые думали, что война — великая вещь и что она приносит стране славу, а за счет военных расходов можно укрепить экономику. Но оказалось, что маленькая победоносная война обернулась триллионными долгами и не принесла никому славы. Куда большая опасность исходит не от войн между странами, а от дестабилизации внутри государств — на фоне кризиса и депрессивной экономики потенциал для роста экстремистских движений различных толков и социальных конфликтов только увеличивается. Вот это по-настоящему опасно.
Беседовал Александр ГАБУЕВ
