В последние годы эффективность процедуры банкротства в России неуклонно падает. Процент погашения требований кредиторов стремится к нулю, а восстановления платежеспособности компаний не происходит. "Ъ" разбирался, с чем это связано и как исправить ситуацию.
В реальности все гораздо хуже
По данным Единого федерального реестра сведений о банкротстве (Федресурс), где публикуют информацию арбитражные управляющие (АУ), в 2016 году банкротами в России было признано 12,5 тыс. юридических лиц (в 2015 году — 12,9 тыс.). Из обзора Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) следует: почти две трети банкротов — из области розничной торговли, строительства и коммерческих услуг. Хуже всего дела обстоят в торговле, где просроченная задолженность выросла более чем на порядок.
В Европе ситуация лучше. По данным Dun & Bradstreet, снижение числа банкротств юрлиц в 2016 году произошло в 16 из 23 обследованных государств, в том числе в Португалии — на 23%, в Испании — на 18%, в Великобритании — на 10% и во Франции — на 9%. При этом эффективность банкротств в Европе высока, кредиторы там получают 50-60% суммы своих требований.
В России эта доля весьма низка и продолжает падать. По данным Федресурса, в 2015 году общая доля погашенных требований кредиторов (кроме дел о банкротстве банков) к должникам--юридическим лицам и ИП составляла всего 5%, а в 2016-м и вовсе упала до 3,2%. Предварительная статистика за первый квартал демонстрирует дальнейшее снижение — до 2,7% по завершенным делам. Альтернативную оценку Всемирного банка (38%) эксперты не считают адекватной. "Там определяют уровень возврата средств кредиторов для гипотетической ситуации путем опроса экспертов, а не на основании статистических данных. В реальности все гораздо хуже",— объясняет руководитель проекта "Федресурс" Алексей Юхнин.
В целом по завершенным делам о банкротстве кредиторы в 2015 году смогли получить всего лишь 25,5 млрд руб. (при заявленных требованиях 472,5 млрд руб.), а в 2016 году — 19,5 млрд руб. из 610 млрд руб. При этом произошел существенный рост заявленных кредиторами требований по новым делам о банкротстве — 360 млрд руб. в 2016 году против 133 млрд руб. в 2015-м.
"Платежи придумали трусы"
Основной причиной такой неудовлетворительной статистики является отсутствие активов у компаний, входящих в банкротство. В 2016 году по итогам инвентаризации имущества 41% должников-юрлиц входили в процедуру с нулевыми активами, а по итогам оценки стоимости имущества выяснялось, что их число еще выше — 61%. Но, даже когда имущество у должника есть, оно плохо продается на торгах — и это следующая проблема.
Данные за 2016 год свидетельствуют: торги в 82% случаев признавались несостоявшимися, а активы банкротов удавалось распродать только лишь с третьей или четвертой попытки со снижением цены на 60-70% от исходной. Почти 70% кредиторов не получают от реализации имущества банкротов вообще ничего, а более 50 млн руб. удается вернуть только 3-4%. В начале 2017 года ситуация не изменилась.
По мнению партнера адвокатского бюро "S&K Вертикаль" Евгения Зверева, причина неэффективности банкротства для кредиторов может быть в том, что российский малый и средний бизнес привык структурировать свои юрлица так, чтобы у отдельного общества был в собственности только необходимый ему минимум. "Другие активы могут быть сосредоточены на иных лицах той же группы, либо вовсе операционную деятельность осуществляет компания, не имеющая ликвидных активов, кроме дебиторской задолженности, которая может быть быстро заменена неликвидной,— поясняет юрист.— И когда такое предприятие банкротится, его кредиторы мало на что могут рассчитывать".
Руководитель практики банкротства и реструктуризации "Пепеляев групп" Юлия Литовцева связывает малоутешительные результаты со слишком поздним возбуждением дел о банкротстве (когда конкурсной массы как таковой уже не существует) с неэффективной системой реализации имущества и цикличной экономической нестабильностью. "Неустойчивость законодательства и правоприменительной практики за много лет сформировала устойчивое желание бизнесменов брать по максимуму сегодня и сейчас",— считает госпожа Литовцева.
В то же время управляющий партнер адвокатского бюро "Бартолиус" Юлий Тай полагает, что корень зла кроется в менталитете бизнеса: "Из-за бесчинств в данной области почти сложилась культура, что платежи придумали трусы, а "нормальные" бизнесмены, кому должны, всем прощают". "Проблему стоит искать прежде всего в людях и менталитете",— соглашается советник "Линии права" Алексей Костоваров. По его мнению, в случае финансовых проблем собственники компаний думают только о том, как скрыть имущество, АУ — как заработать, кредиторы — как быстрее получить свои деньги, законодатель — как принять норму, не погружаясь в ее эффективность. "В головах укоренилось, что банкротство — понятие разрушающее,— добавляет юрист.— Однако в развитых западных странах оно, наоборот, призвано менять ситуацию к лучшему, предоставляя шанс для бизнеса. Из-за этого в России все участники пытаются скорее разорвать должника, нежели дать шанс ему поработать, что и приводит к ситуации, когда кредитор почти ничего не получает".
Большинство опрошенных "Ъ" юристов единодушны в том, что при этом процедура наблюдения в банкротстве выглядит излишней. Евгений Зверев называет ее неэффективной и чрезмерно длительной, а глава правового бюро "Олевинский, Буюкян и партнеры" Эдуард Олевинский — атавизмом и основанием для сутяжничества. "Наблюдение может затянуться на год, при этом недобросовестные банкроты, коих большинство, тратят это время на вуалирование вывода активов и прочих темных делишек, фальсификацию или банальное уничтожение бухгалтерской документации",— добавляет Юлий Тай.
Расчеты без шансов
В результате сейчас в России шанс восстановить платежеспособность должника крайне мал. Действующий закон предусматривает три варианта выхода из банкротства: финансовое оздоровление, внешнее управление и мировое соглашение с кредиторами. Но случаи успешного завершения реабилитационных процедур единичны. Как следует из статистики судебного департамента при Верховном суде РФ, за последние десять лет чаще всего финоздоровление применялось в 2010-2012 годах. Максимальное число успешных случаев оздоровления было в 2011 году (7 из 94), минимальное — в 2015 году, когда все 68 попыток провалились. В 2016 году введена 51 такая процедура, об итогах говорить еще рано.
С внешним управлением ситуация чуть лучше. В 2007-2015 годах от 11 до 41 компании в год смогли восстановить платежеспособность. Но доля успешных случаев все равно исчезающе мала — единицы процентов. В итоге в 2016 году число обращений к этой процедуре упало до 370 с 882 в 2015 году. Четкую положительную динамику показывает лишь статистика мировых соглашений. За десять лет их число значительно выросло: с 126 случаев в 2007 году до 651 в 2015-м. Можно предположить, что кредиторы все чаще предпочитают договариваться с должником, соглашаясь на рассрочку с дисконтом, нежели возлагают надежды на его реабилитацию.
"Ситуации, когда должники после оздоровительных процедур все же переходят в конкурсное производство, имеют вполне понятное объяснение,— отмечает Алексей Костоваров.— Такие действия нередко являются частью плана бывших собственников, которые под видом реабилитации стараются как можно дольше получать деньги от должника посредством совершения различных сделок с третьими лицами. Безусловно, бывает и так, что экономика преподносит сюрпризы, но в нашей стране подобные ситуации скорее исключение, чем правило". Юлий Тай и вовсе полагает, что для российского малого и даже среднего бизнеса существующие реабилитационные процедуры "редко применимы". Юлия Литовцева указывает: быстро перейти к реабилитации не позволяет опять же процедура наблюдения.
Немало претензий юристы высказывают и к содержанию закона о банкротстве. Минэкономики разработало поправки к нему, которые проходят согласования. По словам консультанта исследовательского центра частного права при президенте РФ Олега Зайцева, участвовавшего в подготовке документа, он как раз призван решить проблемы реабилитационной составляющей. Поправки предусматривают отказ от наблюдения, возможность сразу подать заявление о реструктуризации. Последняя заменит неработающие финансовое оздоровление и внешнее управление. По идее Минэкономики, определять положение должника будет суд на основе отчета специальной организации. Если платежеспособность очевидно невозможно восстановить, можно сразу ввести процедуру конкурсного производства, чтобы быстрее перейти к оценке имущества, торгам и расчетам с кредиторами. Последних поделят на классы, внутри которых будут свое голосование и свой кворум на принятие решения, чтобы учесть интересы миноритариев, при этом аффилированные с должником кредиторы голосовать не смогут. А у суда появится право утвердить план реструктуризации долгов против воли кредиторов. По мнению Алексея Костоварова, поправки позволят приблизить время удовлетворения требований кредиторов. Сейчас средняя продолжительность банкротства — около двух лет.
«Нужно в первую очередь исходить из принципа “не навреди”»
Замминистра экономики Николай Подгузов о сложностях в регулировании банкротства.
— Считаете ли вы процедуру банкротства в РФ эффективной?
— Вопрос об эффективности института несостоятельности (банкротства), о формировании его архитектуры нельзя рассматривать в отрыве от развития общественных отношений, эволюционирования механизмов кредитования и инвестиций. Каждый из этапов истории нового законодательства о банкротстве соответствовал сложившимся на этом этапе экономическим реалиям. При этом бесспорной представляется необходимость дальнейшего совершенствования законодательства для его приведения в соответствие с новыми вызовами, возникающими в связи с развитием экономических отношений.
На определенном этапе надо трансформировать восприятие института банкротства лишь как механизма разрешения конкретного конфликта интересов. Современные реалии говорят о необходимости учитывать в правовом регулировании макроэкономический аспект — обеспечение финансовой стабильности в экономике в условиях ограниченности ресурсов прямой государственной экономической поддержки.
В условиях циклических кризисных явлений актуальность приобретают механизмы, позволяющие более эффективно погашать их волны и справедливо распределять риски между участниками рынка, вовлекая в процесс предупреждения банкротства испытывающих временные трудности должников — их контрагентов, влияние негативных явлений на которых имеет меньший эффект. Институт банкротства должен обеспечивать не только оперативную ликвидацию неэффективных организаций, сдерживающих экономический рост, но и сохранение потенциально платежеспособного бизнеса.
— Если в России по итогам 2016 года кредиторы получили от должников, кроме банков, в рамках банкротства 3,2% от суммы своих требований, то в США и Западной Европе кредиторы возвращают около половины своих долгов. С чем это связано?
— Для сравнения статистических данных об эффективности процедур банкротства нужны сопоставимые показатели и понимание применяемой для получения этих показателей методики. По данным Всемирного банка, в ряде западных стран отмечается высокий процент погашения требований кредиторов, и он, как правило, справедлив для залоговых кредиторов. По этим же данным, погашение требований кредиторов в РФ превышает 38%.
Согласно методике Всемирного банка, существенное значение имеет конечный исход процедуры банкротства. Страны, для которых высока вероятность продолжения функционирования бизнеса по итогам процедур банкротства, характеризуются более высоким размером погашения требований кредиторов, нежели те страны, для которых высока вероятность ликвидации бизнеса и распродажи активов должника по частям. К последним относится и Россия. Вместе с тем у нас имеется определенный потенциал развития как в части расширения практики применения реабилитационных процедур, так и в части повышения размера удовлетворения требований кредиторов в процедурах банкротства.
— Почему же в России так редко вводятся реабилитационные процедуры — внешнее управление и финансовое оздоровление?
— Вряд ли можно назвать редкими случаи принятия должниками и кредиторами согласованных действий, связанных с реструктуризацией долга или иными мерами по спасению бизнеса. Во многих случаях такие реабилитационные мероприятия осуществляются до начала формальной процедуры банкротства. Введение же процедуры банкротства означает, что меры не достигли желаемого эффекта.
Законодательство о банкротстве регулирует очень чувствительные вопросы, касающиеся перераспределения собственности. Говоря о возможных переменах в этой сфере, нужно в первую очередь исходить из принципа «не навреди». Недостаточно взвешенное изменение сложившегося баланса может привести к увеличению себестоимости ресурсов и негативно сказаться на активности бизнеса. Вместе с тем очевидно, что для решения существующих в этой сфере проблем требуется не только изменение закона, но и изменение восприятия самого института несостоятельности.
— Многие юристы говорят о необходимости убрать процедуру наблюдения. По-вашему, она необходима или от нее можно отказаться?
— В отношении процедуры наблюдения критики отмечают, что она затягивает ход дела о банкротстве, делает его громоздким, приводит к наращиванию задолженности и возникновению дополнительных расходов. Но нельзя не учитывать, что введение наблюдения само по себе имеет положительный эффект для должника: приостанавливается исполнительное производство по имущественным взысканиям, снимаются аресты и иные ограничения по распоряжению активами. В рамках наблюдения проводятся анализ финансового состояния должника и первое собрание его кредиторов, то есть обеспечивается информированное суждение о платежеспособности должника и принятие обоснованного решения о введении реабилитационной или ликвидационной процедуры. Кроме того, согласно статистике судов, более чем в 17% случаев наблюдение прекращается, в том числе в результате заключения мировых соглашений. Таким образом, наблюдение во многих случаях может играть роль квазиреабилитационной процедуры. В связи с этим механическое исключение наблюдения вряд ли целесообразно, это следует обсуждать одновременно с компенсирующими изменениями в закон, касающимися применения реабилитационных процедур.
— Минэкономики разработало поправки к закону о банкротстве, заменяющие действующие реабилитационные процедуры на реструктуризацию. На каком этапе находится этот законопроект?
— Законопроект проходит процедуры детального обсуждения и согласования с заинтересованными сторонами.
Интервью взяла Анна Пушкарская
Цена вопроса
Сергей Лисин, советник BGP Litigation:
Действующий закон о банкротстве в России за 15 лет показал свою полную несостоятельность. Средний процент удовлетворения требований кредиторов в 2016 году не превысил 3,2%. В российском банкротном законодательстве заложены "генетические" пороки. Помимо ненужности процедуры наблюдения, "мертвых" реабилитационных процедур и неэффективности саморегулирования арбитражных управляющих один из главных минусов — безапелляционное право кредиторов решать судьбу должника. Ст. 75 устанавливает, что именно собрание кредиторов определяет процедуру банкротства, которую суд вводит в отношении должника (реабилитация или конкурсное производство с распродажей активов).
Казалось бы, это логичное правило, действующее во многих иностранных юрисдикциях, например во Франции и Великобритании. Однако в России оно приводит к одному и тому же итогу: должник всеми силами старается в преддверии банкротства вывести активы на подконтрольных лиц и входит в процедуру без имущества либо с конкурсной массой в размере 1 млн руб. в 80% случаев. При этом уголовная ответственность в России за преднамеренное банкротство не работает в принципе: в 2016 году в суд направлено только 79 дел, по которым более двух третей лиц получили наказание, не связанное с реальным лишением свободы.
Исправить "порок безапелляционности" можно, лишь изменив закон и позволив суду вводить реструктуризацию вопреки воле кредиторов, установив четкие и прозрачные критерии во избежание злоупотреблений должника. Это создаст правильный экономический стимул сохранять активы и бизнес-процессы именно на самом должнике и использовать процедуру как инструмент принудительной реструктуризации долгов. Аналогичные нормы (cramdown) успешно действуют в Германии, США, где большое количество реструктуризаций, введенных судом без согласия кредиторов, успешно завершается. Кроме того, стандартные сроки реабилитационных процедур в России нужно увеличить с действующих полутора до трех-пяти лет, чтобы предприятие имело реальный шанс восстановить платежеспособность.
Следует отметить и явный перекос законодательства в пользу кредитных организаций. Известно, что любое среднее и крупное банкротство в России отяжелено присутствием банков в качестве кредиторов. Но они почти всегда выдают средства под залоговое обеспечение, получая в итоге 80-95% стоимости продажи предмета залога, и только до 5% идут другим кредиторам. То есть большинство незалоговых долгов просто списываются.
Получается, что банки при своих просчетах в выдаче кредита неблагонадежному заемщику почти ничем не рискуют, а участники из реального сектора экономики и государство просто формально проходят процесс банкротства, чтобы получить ноль рублей. Для сравнения: по данным Минюста США, в стране в среднем в 87% случаев управляющий приступает к расчетам с необеспеченными кредиторами, они получают более 27% конкурсной массы. В абсолютных цифрах в 2015 году по необеспеченным долгам выплачено более $963 млн. У нас этот перекос нужно исправлять, например, направляя до 30-40% продажной стоимости залогового имущества незалоговым кредиторам.
Если резюмировать, закон о банкротстве сейчас похож на дырявую и ржавую баржу, которую уже нельзя отправлять в плавание, латая ее очередным пакетом мелких правок. Пора признаться в этом и начать создание нового закона, который сделает процедуру эффективной для всех.
Проблемы арбитражных управляющих
По мнению руководителя практики банкротства и реструктуризации «Пепеляев групп» Юлии Литовцевой, еще один источник неэффективности банкротства кроется в низком уровне профессионализма значительной части арбитражных управляющих (АУ), а также в низкой оплате их работы и недостатке денежной мотивации. Партнер адвокатского бюро «S&K Вертикаль» Евгений Зверев также указывает на необходимость повышения квалификации управляющих, подчеркивая, что «реабилитация требует более дорогого и квалифицированного управленческого состава, чем конкурсное производство».
Руководитель юридического отдела АКГ «МЭФ-Аудит» Александр Овеснов считает недостатком и установленный законом порядок удовлетворения требований кредиторов, предполагающий в первую очередь выплату судебных расходов по делу о банкротстве, вознаграждения АУ, а также лиц, привлеченных АУ. «С учетом длительных сроков проведения банкротных процедур это приводит к тому, что вся конкурсная масса, которая у должников и так весьма ограничена, как правило, расходуется на неопределенные «текущие платежи» должника, содержание банкротных процедур и вознаграждение арбитражного управляющего, а требования конкурсных кредиторов удовлетворяются по остаточному принципу»,— считает господин Овеснов.
По текущим платежам данных нет, но в статистике Федресурса можно увидеть, что затраты на вознаграждение АУ и привлеченных им лиц занимают до 10% в расходах должника. За 2016 год общая сумма этих затрат в рамках банкротства юрлиц и ИП составила 9,5% от суммы погашения требований кредиторов — 1,87 млрд руб., в 2015 году — 6,4%, или 19,71 млрд руб.
Консультант Исследовательского центра частного права при президенте РФ и основатель Банкротного клуба Олег Зайцев указывает, что необходимо повышать независимость и добросовестность АУ. По его словам, управляющие часто аффилированы с одной из сторон дела и работают на кредитора или на должника. «Проблему может решить случайное распределение АУ на процедуры, однако построить систему, учитывающую все критерии отбора и назначения на должность, пока весьма сложно»,— говорит советник «Линии права» Алексей Костоваров.
Глава правового бюро «Олевинский, Буюкян и партнеры» Эдуард Олевинский считает, что низкий процент удовлетворения требований кредиторов может еще снизиться именно потому, «что недавние изменения в закон о несостоятельности исключили главный мотиватор высоких продаж залогового имущества — процентное вознаграждение АУ». Кроме того, он отмечает, что на управляющего возложена финансовая ответственность за проведение процедуры, хотя АУ мало что может решить самостоятельно. «Трансформация закона из документа 1998 года в сегодняшнюю редакцию превратила управляющего в формальную фигуру — все значимые решения принимают теперь суд и кредиторы»,— считает юрист. Но при этом, добавляет он, ни суд, ни кредиторы не могут вести процедуру, и вся работа делается руками АУ. По мнению господина Олевинского, такая система не может быть эффективной, что подтверждают длительные сроки банкротных процедур.
Проблемы субсидиарной ответственности
При отсутствии имущества у должника для расчетов с кредиторами важное значение приобретает возможность привлечения к субсидиарной ответственности руководителей и владельцев бизнеса. По словам руководителя юридического отдела АКГ «МЭФ-Аудит» Александра Овеснова, в последнее время наблюдается расширение перечня случаев субсидиарной ответственности и субъектного состава ответственных лиц. «Это влечет почти автоматическое переложение всех неисполненных обязательств должника в порядке субсидиарной ответственности на новых лиц, что также не стимулирует конкурсных кредиторов, арбитражных управляющих к финансовому оздоровлению должников»,— полагает господин Овеснов.
Впрочем, по подсчетам эксперта портала «ЕслиБанкрот.рф» Артема Фролова, доля удовлетворенных заявлений о привлечении к субсидиарной ответственности пока невысока — около 12%. «Это может быть обусловлено тем, что многие иски подаются вслепую, а суд не видит смысла взыскивать задолженность с нищего директора, затягивая процедуру. Эта цифра существенно увеличится, если и кредиторы, и управляющий начнут готовить руководителей к субсидиарке с самого начала банкротства, а не использовать этот инструмент как последний шанс получить деньги»,— объясняет господин Фролов.
Партнер адвокатского бюро «S&K Вертикаль» Евгений Зверев отмечает, что труднее всего выиграть такое дело, когда «банкротство вызвано недобросовестными или явно ошибочными управленческими решениями», здесь доказывание идет очень тяжело. Оценка управляющего партнера адвокатского бюро «Бартолиус» Юлия Тая еще пессимистичнее: «Привлечение к субсидиарной ответственности неэффективно, причем на всех стадиях. Трудно доказать неправомерность действий, еще труднее найти виновного, еще сложнее найти контролирующее лицо, а найти его имущество вообще практически невозможно, особенно когда оно за границей. Такие случаи единичны, да и то не в очень большом размере, при огромных затратах для кредиторов».
Но даже привлечение к субсидиарной ответственности через суд еще не гарантирует получения денег кредиторами. «Реальность взыскания зависит от масштаба взысканной суммы в системе координат должника»,— говорит Евгений Зверев. «Кроме того, необходимо понимать, что к процедурам банкротства большинство собственников готовится заранее, поэтому на месте якобы виновных руководителей оказываются третьи лица, готовые к привлечению к субсидиарной ответственности»,— объясняет советник «Линии права» Алексей Костоваров. Имущества у них уже, как правило, не оказывается. В итоге, отмечает Александр Овеснов, эти обязательства становятся, по сути, вечными и не могут быть списаны даже в случае последующего банкротства этих граждан. Недобросовестному лицу всегда проще, соглашается Юлий Тай: «Оно готовилось заранее, оно тратит на войну деньги кредиторов, а они должны изыскивать новые средства, к тому же кредиторов много и их можно сталкивать лбами, а они должны по крупицам собирать документы и следы имущества, восстанавливать бухгалтерию, часто на середине пути у кредиторов заканчивается терпение или средства».
Алексей Костоваров оценивает шансы исполнения судебного решения о привлечении к субсидиарной ответственности не выше 10%. Руководитель практики банкротства и реструктуризации «Пепеляев групп» Юлия Литовцева более категорична: «До последнего времени право требования к контролирующим лицам, привлеченным к ответственности, с огромным дисконтом реализовывалось на торгах ввиду нереальности оперативного выявления активов таких лиц и обращения на них взыскания непосредственно самим должником в лице конкурсного управляющего. Исполнимость таких судебных актов не превышает 5%». По данным Юлия Тая речь идет и вовсе о 2%.
По мнению Алексея Костоварова, решить проблему могло бы привлечение конечных бенефициаров к ответственности, но такой механизм законодательно пока не проработан: «В судебной практике имеется несколько удачных примеров, например, дело Сергея Пугачева, но о тенденции говорить еще рано». Кроме того, отмечает Артем Фролов, «нужно создать инструменты, которые позволили бы выявить и сохранить доступным для взыскания имущество руководителей, за счет которого можно было бы удовлетворить требования кредиторов».
Анна ЗАНИНА, Андрей РАЙСКИЙ
Инфографику к статье можно посмотреть на сайте источника.
