Герман Алиев: «Ни о каком курсе на продажу Росбанка не было и речи»
Приобретение Societe Generale (SG) крупного пакета акций Росбанка стало самой значимой сделкой со времен создания нефтяной компании
— Большинство публикаций по поводу сделки между «Интерросом» и SG начинались со слов: «Владимир Потанин наконец-таки продал свой непрофильный актив». Действительно ли был взят такой курс и когда это произошло?
Герман Алиев: Мне как менеджеру Росбанка было бы неправильно говорить от имени «Интерроса», но в этом случае хочу сразу внести ясность: ни о каком курсе на продажу не было и речи. Холдинг строился на основе этого банка, это был один из его ключевых активов, просто в определенный момент было решено поменять его роль.
— Когда это произошло и какая именно роль тогда была выбрана акционерами для банка?
Г. А.: Три года назад акционеры поставили нам цель — превратиться из корпоративного банка в полноценную финансовую организацию с развитой розничной сетью, с диверсифицированным (прежде всего от корпоративных активов и пассивов) портфелем, с большой клиентской базой. Тогда владельцы нам очень помогли: они купили шесть банков ОВК, которые мы потом инкорпорировали, создав один общий бизнес. Эта работа была завершена только в конце прошлого года. По сути, как единое целое мы начали функционировать только с 1 января 2006 года.
— То есть процесс затянулся почти на три года, почему так долго?
Г. А.: Нам досталось около 700 точек ОВК, многие из которых были далеко не в лучшем состоянии. В некоторых случаях приходилось переделывать 80% всего, менять людей, технологии, оборудование. В отдельных регионах, например на Дальнем Востоке, наша доля ритейлового рынка составляла 22%, а в Северо-Западном регионе, в том же СанктПетербурге, офисов практически не было, что пришлось исправлять. Эта работа ведется до сих пор, сейчас мы выстраиваем сеть на юге России и на Урале, там пока что покрытие слабое или вообще отсутствует. Была выбрана целевая аудитория, с которой станет работать банк.
— Вы нацелились на сегмент премиум?
Г. А.: Нет, наша планка значительно ниже. Премиум, где работает тот же Citibank, то есть люди с доходами от $2—2,5 тыс.,— слишком узкая аудитория, и здесь небольшие перспективы развития бизнеса. Зато людей с доходами от $800 до $2 тыс. значительно больше, именно их мы и стараемся привлечь. Причем достаточно успешно: за три года число наших вкладчиков выросло с 1 млн до 3 млн человек.
— Но ведь именно в это время заработала система страхования вкладов, и очень многие клиенты сбежали из Сбербанка в коммерческие банки…
Г. А.: Верно, все банки «откусили» от аудитории Сбербанка, но нам это удалось в большей степени. Прежде всего потому, что по сети у нас наилучшие показатели среди всех российских коммерческих банков, построено грамотное покрытие по той самой целевой аудитории. Один офис на 100 тыс. человек, то есть в городе-миллионнике (таковых в России 34) их должно быть не менее десяти. В настоящее время у Росбанка около 3—4% всего ритейлового рынка России.
— Вы сильно нарастили кредитный портфель по физлицам, что должно повысить риски.
Г. А.: Мы не пошли по пути массовой выдачи быстрых кредитов в торговых точках, хотя этот продукт наиболее выгоден с точки зрения доходности. Автокредитование — вот тот продукт, где соотношение прибыли и вероятности невозврата близко к оптимальному, сейчас по этому виду услуг Росбанк самый крупный игрок рынка, мы обошли даже Сбербанк.
Кстати, очень многим российским банкам следовало бы переоценить риски по кредитованию физлиц. Система кредитных бюро, по сути, не работает, она не автоматизирована.
Мы открыли свое агентство по возврату долгов и работаем еще с тремя независимыми.
— То есть при помощи депозитов и кредитов физлиц вы уменьшали долю «Интерроса» в вашем балансе?
Г. А.: Не только, но в том числе. Три года назад средства холдинга в наших депозитах составляли 70%, сейчас — 15%. С точки зрения диверсификации риска это не совсем правильно, но у «Норильского никеля», «Силовых машин» и других предприятий много денег. Банку очень хорошо, когда у его клиентов большие остатки по счетам. Но по тем же кредитам «Интеррос» занимает у нас около 2% портфеля, все остальное- просто клиенты. Их число и совокупный объем средств за три года выросли также в три раза.
— Какая роль в этом процессе отводилась IPO, которое вы планировали проводить?
Г. А.: Полтора года назад мы почувствовали, что у бизнеса появилась цена, рейтинговые агентства начали нас все лучше и лучше оценивать, стали проявлять интерес сторонние инвесторы. Любой бизнес, который имеет цену, стремится быть проданным. И мы начали работу, для того чтобы у Росбанка появилась реальная рыночная стоимость, то есть капитализация.
Было принято решение провести размещение на Лондонской фондовой бирже (LSE), а для того чтобы это осуществить, сначала небольшой пакет акций (около 1%) разместили на ММВБ и РТС, то есть прошли российский листинг.
— Почему вы выбрали LSE, а не NYSE?
Г. А.: LSE — это традиционная площадка для размещения российских компаний, там наших знают. Российские акции в последние два года лидируют по объемам IPO в Лондоне, а на NYSE их мало. К тому же в Лондоне помягче правила листинга, чем на NYSE. Тенденция к переходу IPO из Америки в Европу налицо, это общемировое явление.
Роман Борисович: Размещаться можно на любой бирже, главный вопрос в ликвидности. В Лондоне русских все знают, их там готовы покупать. А в Нью-Йорке, помимо факторов ликвидности и часового пояса, недавно введенные юридические нормативы, в частности акт Sarbanes-Oxley, значительно затрудняют листинг русских эмитентов.
— А не перебор ли там с нашими акциями, их там еще не слишком много?
Р. Б.: Нельзя говорить обо всех русских акциях как о едином целом. Инвесторы совершенно по-разному относятся к «Пятерочке» и «Роснефти», а банковских акций из нашей страны нет вообще. Росбанк имел возможность стать первым из коммерческих банков, чьи акции стали бы торговаться, заинтересованность со стороны инвесторов была большая.
— На каком этапе к организации размещения был привлечен Deutsche Bank?
Р. Б.: Когда было принято решение об IPO, был проведен тендер. Победили мы и еще два финансовых института.
— Зачем вообще нужны эти иностранные консультанты и андеррайтеры, можно ли обойтись без них?
Р. Б.: За всю мировую историю финансов только один раз крупная финансовая корпорация разместилась самостоятельно. Это был Goldman Sachs. Андеррайтеры и консультанты представляют эмитента на рынке. Они гаранты по его обязательствам перед инвесторами. Условно говоря, когда
— Они там делали презентацию?
Р. Б.: Нет, это иной формат общения, один на один. Встречается делегация банка с представителями какого-либо инвестиционного фонда, они говорят, обмениваются планами, информацией. Никаких докладов, все минимально формализовано. Такой премаркетинг продолжался до февраля 2006 года, а потом мы запретили представителям Росбанка встречаться с инвесторами: таковы правила листинга.
— Что еще делают консультанты эмитента?
Р. Б.: Андеррайтер издает специальный буклет, где содержится вся информация о компании, которая размещается на бирже. Кстати, первые
— Что делал банк в то время, пока консультант вас «рекламировал»?
Г. А.: Сразу же был разработан план мероприятий подготовки к размещению, график на 365 дней, документ на 120 страницах. И мы начали его реализовывать, причем, как ни странно, все сроки были соблюдены, ни по одному пункту мы не опоздали.
— Но ведь размещения не произошло…
Г. А.: Да, за день до начала road-show нам позвонили из «Интерроса» и сказали, что оно откладывается на неопределенный срок, так какSG покупает крупный пакет акций Росбанка.
— Какова была хронология этой сделки? Кто, когда и куда пришел, в какие сроки было принято решение?
Г. А.: В мае банк посетила делегация SG — их представители сразу заявили о своих намерениях и попросили ознакомить их с банком.
— Но ведь консультант еще в феврале запретил банку общаться с инвесторами…
Р. Б.: Все правильно, но запрет касался портфельных инвесторов, а здесь SG сразу заявил, что он намерен стать стратегом.
— Итак, пришли французы. Что было дальше?
Г. А.: Они встретились с руководством Росбанка, а через несколько дней — 06.06.2006 года в шесть часов вечера- мне позвонили из «Интерроса» и сказали, что заключено соглашение, пишите пресс-релиз и отзывайте публикацию Intention to Float в Financial Times .
Р. Б.: По правилам LSE перед началом road-show мы обязаны известить всех через объявления под названием Intention to Float в Financial Times о том, что мы его начинаем и что такого-то числа на бирже состоится размещение. Это объявление уже стояло в номере, и мы умудрились снять его за семь минут до подписания газеты в печать. Успели…
— Сколько времени прошло между появлением в банке SG и звонком с инструкцией отменить Intention to Float?
Г. А.: Около десяти суток.
— То есть за это время они успели связаться с холдингом и оговорили условия сделки? А вы что в это время делали?
Г. А.: Именно так. А мы продолжали усиленно заниматься подготовкой к размещению.
— А ваши консультанты и андеррайтеры не обиделись на такой крутой поворот?
Р. Б.: Не обиделись, а стали сопровождать новую сделку, Росбанк тут же сделал нам такое предложение.
Г. А.: В Merrill Lynch (наши старые друзья, как и Deutsche Bank) не обиделись. А вот CSFB и HSBS, похоже, напряглись. Еще бы! У них проходит конференция, где аналитики объясняют сотрудникам, как нужно будет продавать акции Росбанка, сидит полная аудитория — а тут по новостным лентам проходит информация, что размещения не будет, SG купил 10% банка. Понятно, что они напряглись: люди потеряли более $15 млн комиссии… Мне потом пришлось вести с ними переговоры, но все обошлось нормально.
— До сих пор есть недопонимание, какие условия были оговорены изначально, в мае-июне, а какие потом? Проще говоря, что сначала продали, а что потом, когда возник опцион на 30% плюс две акции, то есть контрольный пакет?
Р. Б.: Сначала за $317 млн был продан пакет 10% минус одна акция и заключено соглашение о возможности приобретения еще 10% акций. Во время второй сделки SG купил за те же $317 млн еще 10% и заключил опцион, по которому он имеет право до конца дня 31 декабря 2008 году приобрести 30% плюс две акции за $1,7 млрд, то есть в совокупности контрольный пакет.
— То есть изначально опциона не было?
Г. А.: Не было. Более того, после первой сделки в банк из Франции приехала многочисленная комиссия, которая больше месяца изучала все аспекты его работы. И только после того, как она дала добро, была проведена вторая сделка.
Р. Б.: Этот процесс называется due diligence, для подобных сделок это норма. Были раскрыты книги Росбанка, аудиторы, юристы и иные специалисты проверяли все, что только можно. Кроме документов, которые составляют стратегическую тайну.
— Какие инструкции от акционера в момент проверки вы имели?
Г. А.: Никаких. Продано 10%, изучается вопрос о покупке еще 10%.
— Каково будущее Росбанка? Будет ли исполнен опцион?
Р. Б.: Как консультанты мы считаем, что сделка взаимовыгодная, служит интересам и «Интерроса», и SG. Причем уже сегодня это заметно: ставки по евробондам Росбанка уже уменьшились, фондирование баланса подешевело, рейтинговые агентства поднимают свои оценки. Вряд ли SG тратили бы столько времени, проверяя банк, и денег на покупку его миноритарного пакета, чтобы остаться там младшим партнером. Так что есть очень большая вероятность, что опцион будет использован.
— На рынке есть мнение, что SG сольет все свои активы в России на базе Росбанка и таким образом размоет долю «Интерроса» в этой структуре…
Г. А.: Мне сложно судить о стратегии глобального SG в России, но можно предположить, что было бы трудно развивать в России два банка в конкуренции друг с другом.
— Чем получит в оплату за акции по опциону Владимир Потанин — деньгами или долей капитала в SG?
Г. А.: «Интеррос» декларировал свое желание иметь выбор и возможность стать акционерами SG.
Р. Б.: Скорее всего, в зависимости от того, каким будет SG на момент выкупа контрольного пакета, «Интеррос» и будет решать, чем ему взять, деньгами или акциями.
Нильс ИОГАНСЕН
Фото: Бизнес
